О любви и ненависти. Ростислав Ищенко

© Depositphotos / Anetlanda

Ненависть, как любая сильная эмоция, контрпродуктивна. Более того, любая сильная эмоция античеловечна. Эмоции – любовь, ярость, трусость мы можем наблюдать у животных, причём не только у млекопитающих. Эмоциональная реакция отлично коррелирует с инстинктивным поведением: определённый внешний раздражитель вызывает определённую эмоцию.

Человека от животного отличает разум – способность планировать свои действия и предусматривать реакцию окружающей среды (включая животных и других людей) на эти действия. Эффективные прогнозирование и планирование требуют преодоления инстинктивной реакции, отрицают эмоцию как таковую.

Предками было отмечено, что брак по расчёту оказывался в среднем значительно прочнее брака по любви. Причём не только в нашей стране, но во всех государствах, где доминировал брак по соглашению родителей, но теоретически молодые влюблённые могли повлиять на волю старшего поколения или вообще нарушить её. Количество разводов резко выросло не тогда, когда они стали возможны (в большинстве традиционных культур развод довольно прост, только христианство вводит серьёзные ограничения), а тогда, когда браки стали заключаться преимущественно по любви.

Брак по любви заключается на основе эмоции. Но эмоциональное напряжение обычно бывает слишком сильным для того, чтобы быть слишком длительным. В результате, эмоция, в лучшем случае, гаснет, а затем может оказаться перебита новой эмоцией. Некоторые люди вступают в брак по 3-5 раз и больше, каждый раз считая, что прежний выбор был неправильным, но вот теперь-то они уж точно нашли своё счастье. Они не способны противостоять эмоциональному взрыву: любовь властно требует обладания предметом любви.

На этой основе базируется любая реклама. Предмет должен вам понравиться, после чего вы просто захотите им обладать, независимо от конкретной пользы. Так продают в курортных городах сувениры для туристов. Раковины и матрёшки, псевдопиратские банданы и разноцветные ушанки с советскими кокардами, магнитики на холодильник и амулеты-"обереги", которые ене только не имеют никакой практической пользы, но засоряют окружающее нас пространство, выступая в качестве пылесборников. Но вам говорят: "Это на память", - и под впечатлением от отпуска, отдыха, интереса к новому, ранее не виданному вами месту, вы покупаете корзину барахла, которое по приезде домой в лучшем случае выбросите, в худшем, засунете в дальний угол и забудете до супергенеральной уборки, связанной со сменой мебели или переездом. Разве, что раз в пять лет случайно наткнётесь на "память".

У других пар, быт быстро подавляет эмоцию. Яркие встречи сменяются серыми буднями. В лучшем случае наступает равнодушие, в худшем возникает ненависть от несоответствия ожидаемого полученному ("ты мне жизнь сломал/сломала").

Безусовно, большое количество пар, возникших на основе эмоции (брак по любви) постепенно перерастают её, научаясь при этом жить вместе, уважая и поддерживая друг друга, прагматично понимая, что вместе лучше, чем порознь, а бесконечная череда браков не улучшает жизнь, а осложняет её. Но это-то и есть основа брака по расчёту. Именно потому они и бывают прочнее, что обе стороны, не строят воздушные замки, а прагматично планируют совместную жизнь. Расчёт не исключает ошибки, но шанс допустить её кратно меньше, чем когда вы руководствуетесь эмоцией.

Именно поэтому говорят, что от любви, до ненависти один шаг (и обратное тоже верно). Но любовь, хотя бы эмоция позитивная – направлена на то, чтобы обеспечить продолжение рода в любых, самых сложных условиях. Особенно в сложных, когда прагматика говорит, что лучше подождать, эмоция, наоборот требует поторопиться иначе не успеешь. Война, революция, мор, стихийные бедствия легко, внезапно и навсегда разлучают людей и "кто не успел, тот опоздал".

Ненависть же является эмоцией сугубо деструктивной, атавизмом, пережитком глубокой древности, когда человеку приходилось в ежедневном режиме отстаивать своё право на соответствующую позицию в первобытной стае. Демонстрация дикой ярости, порождаемой всепобеждающей ненавистью, пугала более робких и позволяла во многих случаях обходиться без членовредительства и убийств внутри одной небольшой общины, в которой каждый человек был на счету.

В цивилизованном регулярном обществе, ненависть не имеет позитивного применения. В обыденной жизни слепая ненависть, не находя законного выхода, ведёт к разрушению организма ненавидящего, успевая серьёзно отравить жизнь окружающим. Если же она находит выход (незаконный), то ненавидящий навсегда ломает собственную жизнь, оказываясь в тюрьме, где его ненависть в 99-и случаях из 100-а только усилится, распространившись на всё общество.

На поле боя ненависть застит глаза, бросая в слепую, яростную, бессмысленную атаку на противника, как правило, заканчивающуюся гибелью атакующего. Современные армии не стенка на стенку прут с диким визгом, а стараются уничтожать врага издалека из-за пределов его досягаемости, оставаясь в относительной безопасности. Псих, выскочивший с вытаращенными глазами и перекошенным от ненависти лицом под пулемёты – не более чем хорошая мишень.

Во внешней политике ненависть ведёт к действиям по принципу "назло маме отморожу уши". Вы мне когда-то насолили, поддержав моего конкурента, я теперь не заключу с вами выгодную политическую или экономическую сделку, чтобы отомстить и удовлетворить свою ненависть.

Я такое поведение называю "польским синдромом". Именно поляки, раз за разом оказываются в русско-немецких клещах, потому что с упорством, достойным лучшего применения, пытаются добиться реванша – удовлетворить свою ненависть за свои же ошибки, совершённые в прошлом, "наказав" за них русских и немцев. Но десятитысячный прыжок со стометровой высоты на камни будет столь же фатален, как и первый. Ненависть не позволяет этого понять, не позволяет принять прагматичные решения, раз за разом толкая польское государство на путь, ведущий к гибели.

Во внутренней политике ненависть ещё более опасна. Она разделяет народ. Политическая ненависть – это не ненависть к соседу, политическая ненависть распространяется на широкие слои общества, выделяемые по общему признаку: национальному, социальному, партийно-политическому, идейному.

Прагматика, пример иных держав, да и собственно российская история, требуют искать пути к объединению общества, не раз приводившегося ненавистью на грань национальной и государственной катастрофы. Тем не менее, ненависть, подогретая военной опасностью и связанными с войной жертвами, является одной из наиболее распространённых в современном российском обществе политических эмоций.

Не только на бытовом уровне и в социальных сетях, но и на уровне официальных СМИ и даже на уровне представительском постоянно раздаются предложения и требования: репрессировать, не пускать в страну, конфисковать имущество у неугодных, чьё мнение конкретный гражданин или политик не разделяет. Причём стороны даже не замечают, что если государство удовлетворит все их пожелания (вплоть до введения смертной казни для неправильных граждан), то в стране людей не останется. Ведь каждый из спорящих считает именно себя патриотом, а оппонента своего предателем, которого за это (в 9-и случаях из 10-и выдуманное предательство) ненавидит.

Государство даже вынуждено канализировать эту ненависть вовне, не поощряя, но и не ограничивая инвективы в адрес молдаван, украинцев, поляков, прибалтов, американцев, англичан и всех, кто под руку подвернётся. Потом, с кем-то из них мы будем жить в одной стране, постепенно ассимилируя, с кем-то договоримся о новых правилах игры в новом мире, ради чего, где-то уступят нам, а где-то уступим мы. Война не будет длиться вечно, и мы не ставим целью захватить весь мир – только обеспечить собственную безопасность.

Сегодня деструктивная эмоция ненависти требует выхода и, чтобы она не разнесла страну изнутри, её приходится канализировать в направлении наших политических противников. Те, в свою очередь, пытаются пугать нас китайскими амбициями (турецкой переменчивостью, иранским реваншизмом), с тем, чтобы часть этой ненависти канализировалась в направлении Китая, Турции, Ирана, мешая выстраивать с ними отношения прагматичного партнёрства.

Так же было во время Великой Отечественной войны, когда от "убей немца" (в 1941-43 годах) мы ненавязчиво перешли к "мы воюем с гитлеровским режимом, а не с немецким народом" (в 1944-45 годах). Народ немецкий, кстати, защищал гитлеровский режим на декаду дольше, чем жил Гитлер, но это несоответствие лозунга реальности никого не смущало, ибо мы уже победили, и надо было думать об устройстве поствоенного мира, а ненависть контрпродуктивна.

В состоянии аффекта, вызванном вспышкой ненависти, можно (если повезёт или наоборот не повезёт) убить одного, двух, трёх человек. Но опираясь на ненависть нельзя победить в войне. Потому, что победа – не только, и даже не столько, уничтожение вражеской армии и/или государства, сколько достижение выгодного и прочного мира, обеспечивающего весь комплекс наших интересов. А чтобы мир был прочен, необходимо, чтобы бывший враг не имел возможности для реванша.

Враг, знающий, что на его границе расположено государство, население которого его ненавидит и мечтает о новой войне с ним (вплоть до полного геноцида) будет готовиться к войне (как готовилась Франция к реваншу за Франко-прусскую, Германия за Первую мировую, а Россия за Холодную). Он имеет шанс быстро восстановиться и попытаться переиграть ситуацию – так многократно бывало в истории человечества и часто эти попытки были успешны.

Поэтому побеждённого врага надо душить в объятиях. Попавшего в твою юрисдикцию – нежно ассимилировать, ничего не запрещая, кроме того, что запрещено для всех, но создавая условия в которых национальные традиции и культура будут не модными, не перспективными, не привлекательными для молодёжи и постепенно исчезнут естественным путём.

Сохранившего самостоятельность надо привязывать к собственной экономике, причём на условии взаимовыгодной, но односторонней зависимости, когда разрыв отношений будет практически незаметен для России, но экономику проявившего враждебность государства разорвёт в клочья в кратчайшее время, не оставив времени на поиск альтернативного партнёра.

Ошибкой СССР было отсутствие единого экономического центра. Взаимозависимые предприятия одной отрасли были разбросаны по всем республикам, а зачастую ещё и по странам СЭВ. В результате разрыв в начале 90-х ударил по всем, но тем больнее, чем крупнее была экономика, то есть по России больнее всех. Потом-то всё встало на места, но для этого понадобилось более десятилетия.

США допустили ещё более катастрофическую ошибку, вынеся большую часть реального сектора за пределы страны и сконцентрировавшись только на финансах. Легко было предположить, что рано или поздно доллар потеряет свои позиции, а с ним рухнет и американская псевдоэкономика, унося в никуда "общество всеобщего благоденствия".

Для реализации эффективной системы контроля замкнутый, самодостаточный экономический цикл должен быть привилегией метрополии. Союзники, партнёры и вассалы должны жить достаточно хорошо, их экономики должны быть достаточно эффективны. Но эффективность экономик должна зависеть от их торговли с метрополией, а уровень жизни должен быть ниже, чем в метрополии. Не разительно ниже, а чуть-чуть, но ощутимо.

Партнёрские экономики могут вливаться в замкнутый цикл метрополии, но только в том случае, если соответствующее государство расстаётся с остатками политического суверенитета и входит в состав метрополии, без каких-либо автономий, принимая все уже прописанные правила игры. Причём согласия метрополии на аншлюс надо ещё добиться.

В общем, никого не надо держать, заставлять, убеждать, ублажать, насильно обращать в свою веру. Отказников не надо ненавидеть. Надо предоставить право свободного выбора, но при этом использовать свои политические и экономические возможности для того, чтобы присоединение к России стало для большинства стран мира такой же несбыточной мечтой, как для многих в 90-е было присоединение к США, когда был популярен анекдот насчёт "объявить войну и тут же сдаться".

Отсутствие ненависти не означает любовь. Отсутствие ненависти означает прагматику – действия, продиктованные не чувством мифического "братства народов", а потребностью обеспечить долговременную стабильность на основе взаимной выгоды. При этом взаимная, не означает одинаковая – это как в акционерном сообществе: кто больше вложил, тот и получил больше.

Если же мы будем руководствоваться эмоциями, бросаясь от ненависти к любви и вновь к ненависти (из-за неразделённых братских чувств), то этот спектакль с беспрерывными братаниями и изменами будет длиться вечно.

Надёжен тот мир, который ты лично контролируешь. Но ты не можешь один контролировать всех – устанешь, заснёшь и тебя убьют. Ты должен создать такие условия, когда от твоего выживания будут зависеть жизнь и благополучие всего племени (народа, человечества). Тогда неважно какие чувства они к тебе испытывают – будут беречь, охранять, холить и лелеять.

Причём на государственном уровне этот принцип действует эффективнее, чем на личном. Когда дело идёт о небольшой группе личностей, то одного или двух неконтролируемая ненависть может захлестнуть и последствия будут печальны для всех. Если же речь идёт о государствах, то наличие множественных элитных групп, интересы которых, в том числе трансграничные, где-то совпадают, а в чём-то противоположны, интересы самих государств (также разнонаправленные) всегда толкают систему к стабильности, стремясь подавить отдельные вспышки немотивированного гнева.

Именно поэтому Россия с Германией, при всех сложностях взаимоотношений между ними, всегда делили Польшу, а не наоборот. Поляков слепила ненависть, мешая принимать адекватные решения, а русские и немцы ссорились и мирились без гнева и пристрастия.

Если же враг не идёт ни на какие компромиссы, а его территория стратегически важна для собственной безопасности, то её очистку надо тоже проводить спокойно и прагматично, без всякой ненависти, не превышая дозы насилия, необходимой для того, чтобы повторение процесса не потребовалось.