Фильмы по русской истории, которые нужно снять. Часть 9. Смутное время и забытый «Спаситель Отечества»

Чтобы оживить интерес к литературной классике, иногда историческое кино снимают в современном антураже. Сюжет тот же, а герои будто бы живут в наше время: одеты в современные костюмы, ездят не на конях, а на автомобилях. Шекспировские трагедии так, наверное, уже все пересняли. Из русских экспериментов в этом направлении — фильм «Борис Годунов» 2011 года по Пушкину (Александр Сергеевич, в свою очередь, вдохновлялся «Историей государства Российского» Карамзина, которой он зачитывался в ссылке).

Обычно такое кино много хвалят, но мало смотрят. Специфический жанр, близкий к театральному. Диалоги часто в стихах — сценарий-то заложен классической пьесой.

А если выйти за рамки? Создать не реплику, а полноценный фильм с оригинальным (то есть ранее не представленным) сценарием. Зачем? Затем, чтобы аналогии между историей и современностью сделать понятными каждому. Чтобы не намекать, а показать.

Тем более что в русской истории есть такой сюжет, о котором стоит напомнить прямо и недвусмысленно. Речь идёт о тяжелейшем кризисе, известном под названием Смутное время.

Неизвестный герой

В кино должен быть главный герой, и на эту роль можно попробовать выдвинуть человека, получившего от современников официальный титул «Спасителя Отечества», а вот потом почти забытого. Это, конечно, не Кузьма Минин и не Дмитрий Пожарский. Они таких титулов при жизни не удостоились, зато их больше прославили потомки. А нашего героя позднейшие историки как раз и невзлюбили — отчасти заслуженно, потому что биографией он обладал далеко не кристальной. Хотя именно он был «и.о.» царя до решения об избрании Михаила Фёдоровича Романова, а после был награждён щедрее любого другого.

Это князь Дмитрий Тимофеевич Трубецкой. О его жизни до Смуты мы почти ничего не знаем, но в 1608 году он всплывает в окружении «тушинского вора» — второго самозванца, выдававшего себя за чудесно спасшегося (в очередной раз) царевича Дмитрия. В лагере Лжедмитрия II Трубецкой и получил свой боярский чин. На всякий случай отметим, что в начале XVII века боярство — это не статус в феодальной иерархии, а министерская должность.

Проверка на патриотизм

…С тех пор, как пресеклась законная династия, прошло уже десять лет. В стране было две Думы, два царя и две валюты. На севере активно действовали шведы, которые в обмен на «помощь» в гражданской войне в секретном протоколе вытребовали себе Корелу с уездом. Польша готовилась к прямому вторжению, а пока оттуда потоком шли наёмники и авантюристы.

Но даже в такой ситуации московская аристократия успевала позаботиться о собственных перспективах. До России докатилась европейская волна повторного издания крепостного права, а элита собиралась стать главным выгодополучателем этого процесса, оттеснив в сторону монархию.

Сияющим ориентиром тогдашней интеграции в мировое сообщество были золотые вольности шляхты соседней Речи Посполитой. Никаких обязательств перед королём и державой, зато абсолютное всевластие над своими рабами. Рабство в данном случае — не метафора, а юридически точное определение состояния несвободной прослойки населения, что называлась холопами.

Как ни странно, но значительная часть русского народа надежды на традиционалистскую реакцию против лихих бояр связывала с «дмитриями-наследниками» Ивана Грозного. Хотя второй самозванец точно так же, как и первый, шёл к власти как раз при поддержке иностранцев, но он был больше свой, чем свои же бояре. Тот же Лжедмитрий II даже на русского не особо был похож. Предположительно, «вор» был выкрестом из евреев. Но люди хотели верить. Эти ожидания обрели силу самосбывающегося пророчества: патриотическое крыло сторонников Лжедмитрия II привело его к разрыву с поляками. Он бежал из их лагеря в телеге, прикрывшись дранкой. Самозванец поклялся, что он умрёт за православную веру, но не отдаст ни пяди русской земли. Призыв нашёл отклик среди многих.

Простые люди, беглые крестьяне, «воры», как называли всех сторонников самозванца, оказались большими патриотами, чем столичные бояре и дворяне, в решающий момент предавшие страну. Московские заговорщики свергли ими же венчанного на царствование Василия Шуйского, поломались немного с выбором наиболее перспективной кандидатуры, а потом всё-таки открыли ворота полякам и присягнули королевичу Владиславу. Действительно, с кем же ещё идти к благословенным порядкам Речи Посполитой, если не с польским принцем.

Хотя через полгода Лжедмитрий II был убит в ссоре с татарским князем Петром Урусовым, однако Семибоярщине и Владиславу Сигизмундовичу всё равно ничего не светило. Наоборот, его смерть открыла возможность для объединения всех патриотических сил России. Одним из вождей восстания как раз и стал князь Дмитрий Трубецкой, приведший под Москву «воров» — армию покойного самозванца.

Испытание победой

На протяжении полутора лет Первое земское ополчение с переменным успехом осаждало Москву и блокировало попытки поляков прислать подкрепления своему гарнизону. За это время земцы успели перессориться и передраться между собой, большинство ополченцев разошлось по домам, но всё-таки к лету 1612 года они контролировали 90% Москвы. У поляков оставался только Кремль и Китай-город.

Осаждённые оголодали настолько, что готовили суп из пергамента русских и греческих рукописей (вот куда делась легендарная библиотека Ивана Грозного — её съели поляки в 1612 году). Солили человеческое мясо. Дохлая ворона в гарнизоне стоила рубль — цена коровы в те времена.

Ожидая падения Кремля, Трубецкой начал подумывать о царской короне. Поэтому, когда к Москве подошли силы Второго ополчения во главе с Дмитрием Пожарским, князь проявил не самые лучшие черты своего характера.

Трубецкой понимал, что ему нужна помощь, чтобы отразить деблокирующий удар поляков, идущих к Москве с подкреплением. С другой стороны, он не собирался делиться славой за взятие столицы. Поэтому при всяком удобном случае подставлял Пожарского под удар. Вожди двух русских армий были в таких отношениях, что опасались встречаться друг с другом и поначалу общались только в переписке.

Москву, впрочем, они всё-таки освободили. Когда поляки сдались, ополчение вступило в Кремль двумя колоннами: Пожарский вёл свои полки со стороны Арбата, Трубецкой — от Покровских ворот. Соединились на Лобном месте и вместе вошли через Спасскую башню. На три месяца Дмитрий Трубецкой занял кремлёвскую резиденцию и возглавил временное правительство. Вскоре собрался Земский собор для выборов нового царя.

Летописец, явно не симпатизирующий князю Трубецкому, свидетельствовал, что Дмитрий Тимофеевич тяжело переживал своё поражение на выборах: лицо у него будто бы почернело, он впал в недуг и несколько месяцев не выходил со двора. Может и так, но как минимум он вышел на коронацию. Трубецкой держал скипетр, Пожарский, который тоже был в списке несостоявшихся претендентов на монарший венец, — яблоко. Дядя Михаила Романова нёс шапку Мономаха.

Кому слава, кому — прибыток

К чести всех участников избирательной кампании, ни один из них не оспорил результаты Земского собора. Это и означало конец Смуты. Интервенция не закончилась, значительная часть России была всё ещё занята шведами и поляками. Но внутренний конфликт был исчерпан. А это означало, что решение проблем с соседями, когда внутри страны есть мир и согласие, вопрос лишь времени и армии. Урок, актуальный сейчас точно так же, как и четыреста лет назад.

Князь Трубецкой не получил посмертной славы, но при жизни вознаграждён был более чем щедро. Среди многих прочих пожалований Дмитрию Тимофеевичу от новой власти числилась Важская область со всеми сёлами и городами. Этот регион на севере европейской части России протяжённостью 400 км с востока на запад и 200 км с севера на юг ранее входил в опричнину Ивана Грозного, потом его держали Годуновы, затем Шуйские. Большой, богатый уезд, к тому же не пострадавший во время Смуты. Кому-то мирская слава и памятник на Красной площади, а кто-то взял деньгами. Такое в жизни тоже бывает.