Платон Беседин: Для чего России Донбасс?

20% украинцев уже не считают Донбасс частью своей страны, они готовы отказаться от данной земли. Таковы результаты последних социологических опросов.

Однако есть и другой взгляд — через границу: всё больше россиян вопрошают: «А для чего нам Донбасс? Особенно сейчас, когда своих, внутренних, проблем хватает. Их решать надо, а потом уже с внешними угрозами разбираться».

Эти сомневающиеся россияне могут быть разными. Например, среди них есть люди публичные. И речь сейчас не о тех, кто изначально отнесся к донбасской истории с некоторым равнодушием, а подчас даже презрением, но прежде всего о тех, кто еще недавно с интересом, сочувствием, воодушевлением говорил о проекте «Новороссия». Их симпатия объяснялась разными факторами: жаждой справедливости, очарованием героями, сочувствием мученикам, ненавистью к Украине. Но, так или иначе, Донбасс был объединяющей и духоподъемной темой.

Впрочем, не только для публичных, но и, скажем так, для простых людей. Достаточно вспомнить то колоссальное воодушевление, с коим россияне собирали гуманитарную помощь в Донбасс, разделяя беды и страдания его жителей. Тогда во многих действительно проснулось чувство сопричастности к происходящему, а совесть, милосердие, сострадание перестали быть просто эффектными словами из классической литературы, но трансформировались в побудительные мотивы реальных действий.

Донбасские новости шли первой строкой в главной повестке дня. Однако, похоже, именно это во многом стало причиной будущего дисбаланса.

«Человек — существо ко всему привыкающее, и это есть его лучшее определение», — писал Достоевский, и в людях, следящими за судьбой Донбасса, действительно, выработалась привычка к смерти, к ее апатичному созерцанию. Количество обстрелов, их варварская, разрушительная мощь, число убитых и раненых, искалеченные дети, вешающиеся от голода и холода старики — всё это, бьющее под дых поначалу, шокирующее, со временем стало нормой, обыденностью. Да, жутко, да, чудовищно, но… привыкли и даже местами смирились.

А затем полыхнула Сирия, взорвалась экономика, и вот мы — накануне пахнущего отчаянием дефолта, когда, вспоминая классиков уже XX века, спасение утопающих — дело рук самих утопающих. И правда, какой тут Донбасс, когда своим детям скоро есть нечего будет?

Был и другой контекст, умело использованный контрпропагандой: когда Донбасс и Крым стали раздражителями, камнями преткновения. Снова и снова россиянам напоминали, что если бы их страна не сунулась в данные регионы, то не было бы ни санкций, ни внешнего давления, ни внутреннего нытья и разлада. Да, говорили и говорят нам, вы, господа россияне, так же ездили бы в Египет и Турцию, зарабатывая примерно те же, что и раньше, деньги, в офисах и на рынках — всё было бы так, как прежде; вот он — главный лейтмотив антироссийской пропаганды.

На деле, конечно, санкции всё равно бы ввели и давили бы на Россию, потому что мы проиграли в холодной войне, потеряли империю, и вряд ли проигравшим протягивают руку, дабы оппонент поднялся, окреп — нет, его хотят кончить. Потому ещё настырнее звучит вкрадчивый шёпот: «Крым бы мы вам, может, и простили, но не Донбасс…»

Отсюда в том числе произрастают и непрекращающиеся разговоры о «сливе» Донбасса. Разговоры навязчивые, как особо ретивые консультанты сетевого маркетинга. Или, наоборот, бубнят, что Россия тратит на Донбасс миллиарды. «Наших денег», — многозначительно подчеркивают агитаторы. Денег, которые бы пригодились России самой, особенно в нынешних условиях. А если вот-вот — бедствие и коллапс, когда страна разломится, будто древняя льдина, то для чего вам, господа россияне, Донбасс? «Забудьте его, как страшный сон» — так говорят; тем более что то, как всё повернулось, действительно, не из приятного.

Но, правда, для чего России Донбасс? И должны ли мы за него бороться? Ведь, забрав куда менее проблемный Крым, при куда более благоприятных условиях, мы и там, похоже, не разобрались, что и как надо делать, не использовав колоссальную энергию, высвобожденную в результате взрыва патриотизма 2014 года. Вновь — с приветом Гоголю и Салтыкову-Щедрину — утонули в чинушестве, воровстве, головотяпстве, вновь испугались того, что сами сделали. А тут — Донбасс.

Тот самый Донбасс, беженцы из которого не находят работы в России и, несмотря на все обещания высших чинов, не получают российского гражданства, возвращаясь назад, в геенну огненную. Тот самый Донбасс, что задыхается от старых украинских болячек, к коим добавились новые язвы войны. Тот самый Донбасс, чьих жителей поучают, что они недостаточно решительно встали на защиту Родины во время Русской весны.

И в этом, исклеванном стервятниками, Донбассе, как в окровавленном зеркале, отражается наша Россия, шарахающаяся, неуверенная и тщеславная. Россия не определившаяся, сделавшая шаг, но не дошагавшая. Отражаются и ее люди, озабоченные, не определившиеся, перед которыми, как во все переломные моменты истории, встал главный — идентификационный — вопрос: «Кто мы сегодня?».

Мясо в офисных креслах? Любители хамона и пармезана в симпатишных кафе? Ленивцы в мечтах об allinclusive? Кто мы есть ныне? И заслуживаем ли мы своей огромной великой страны, победившей в самой чудовищной войне за всю историю человечества? Страны, о которой с восторгом писали Достоевский, Толстой, Пушкин, говоря о ее особой, сакральной роли? Достойны ли мы своих предков? Чего мы вообще достойны? Когда выбор заключен между нефтеотсосной жизнью и спасением 2 млн русских людей, коими может прирасти Россия.

Вопрос Донбасса — это вопрос не Минских соглашений, не количества оружия и огневой мощи, но это прежде всего вопрос чести и памяти русского человека. Той самой памяти, что извращалась и вымарывалась на протяжении едва ли не всей нашей истории. Памяти, которая выкорчевывалась из русского (не этнически — цивилизационно) человека, подменяясь суррогатом третьесортных псевдоценностей с лживой маркировкой Made in. И, безусловно, это вопрос чести, той самой, которую надо беречь смолоду.

Помню, как, приезжая в Донбасс с весны 2014 года, неизменно встречал там людей, говоривших: «Мы хотим жить в России, хотим быть с Россией, мы любим Россию». И многие из них добавляли при этом: «За Россию мы будем биться».

Так за какую Россию эти люди хотели биться? С какими русскими братьями и сестрами она жаждали быть вместе? Неужели с теми, засомневавшимися, как только у них появились социально-экономические проблемы? У людей Донбасса этих проблем — несчастий — куда больше, но они не отступают, каждый день являя реальный образец мужества, стойкости, веры. Они герои, эти 2 млн человек, кровью отстоявшие свою память и честь. Они герои, а мы?

Отвечая на вопрос «для чего России Донбасс», я говорю о теплоте человеческих сердец, о желании и умении быть вместе, о возрождение подлинно русского в наших душах. Хотя так же уверенно я мог бы говорить о том, что в Донбассе находится промышленное сердце всего постсоветского пространства. В Донбассе расположены уникальные заводы и фабрики, точно спящие гиганты, ждущие своего пробуждения. Их горнила, их доменные печи алкают новой искры, дабы в них разгорелось животворное пламя. И этой же искры, как теплоты русских сердец, ждут люди Донбасса.

Я вспоминаю фильм Алексея Балабанова «Брат-2» и монолог таксиста, вопрошавшего у героя: «А где твоя родина, сынок?». Снова и снова мы вынуждены отвечать на этот, главный, вопрос. Но сегодня, в эпоху тектонического брожения цивилизаций, Родина каждого россиянина находится на Донбассе. Там — тот этап, что должно пройти России после Крыма.

Иначе, если не одолеем его, нас не поймут ни свои, ни чужие. И враги, почувствовав прощальную слабость, навалятся еще сильнее, будут прогибать, дожимать, путать, станут делать всё, дабы уничтожить тех, кто отказался от своих же. Хищники всегда чувствуют слабость и уважают лишь силу. Оттого вдвойне — не только ради себя, но и вопреки им — мы должны быть стойкими, крепкими и отзывчивыми, помня, что Донбасс — не только наша боль, наша трагедия, но и наша будущая победа, наша радость. Откажись мы от него — и откажемся от всего задекларированного, смелого, захлебнувшись в зряшности и мелкотравчатости рабского существования.

Собирание земель, соборность, коллективное спасение — все эти философские сентенции с отсылками к Хомякову, Достоевскому, Фёдорову уместны применительно к донбасскому вопросу. Ведь сейчас и всегда это не просто слова, но строительный материал нашего цивилизационного кода, позволяющего хранить и питать великую Русскую мечту. И здесь я вспомню еще один вектор национальной идеи — тезис Солженицына о сбережении народа. В Донбассе сегодня живет и терзается наш, подлинно русский, выстрадавший национальное самосознание, народ. В нашей мечте, в нашей воле сберечь его. Сберечь обязательно! И тем самым спасти себя, не запятнав память и честь.

Платон Беседин