Лучшие люди покидают Россию.

Эмиграция Аркадия Бабченко вымывает из образа отечественной оппозиции последние элементы героики

Журналист Аркадий Бабченко переехал жить в Прагу вместе с семьёй. Этот факт едва ли заслуживал бы упоминания, если бы беглец не был знаковой фигурой в стане российской оппозиции. Именно по Бабченко могла сверять часы самая радикальная часть противников нынешней власти в России.

Ещё начиная с белоленточных митингов, участников которых он призывал захватывать то ли бульдозеры, то ли машины аналогичного класса, чтобы что-то там давить и таранить, журналист формулировал именно революционную повестку: раз власть нельзя поменять на выборах, значит, она должна быть опрокинута восставшими массами. Массы, увы, раз от разу становились всё худосочнее, и надежды на переворот развеялись, не успев даже приобрести вид сколько-нибудь неиллюзорной перспективы.

Наибольшую популярность как среди собственных сторонников, так и и в противоположном лагере Бабченко снискал в связи с событиями на Украине. Он с первых же дней стал отчаянным ревнителем и глашатаем Майдана как идеального, с его точки зрения, способа устранения неправедной власти, а потом, когда события закрутились по наихудшему сценарию, наш герой начал своё длительное турне по фронтам гражданской войны, освещая доблестный ратный труд украинских воинов.

Бабченко — это не просто человек, зашедший очень далеко в своей ненависти к российским властям; он эталонный, как будто заимствованный из палаты мер и весов, образец того, как оппозиционность может постепенно заставить человека отказаться от умения проверять собственные действия совестью.

Помню, как в одном из своих текстов он, срамя по обыкновению Россию, рассказывал читателям, что его страна убила 10 тысяч человек на Юго-Востоке Украины. При этом Аркадий прекрасно был осведомлён, что порядка 70 и выше процентов от общего количества убитых — это мирные жители Донецкой и Луганской областей, погибшие в результате ударов, нанесённых украинской артиллерией.

Таких замечательных моментов в творчестве журналиста было довольно много, и в этом смысле он являл собой своего рода паттерн оппозиционности. Именно в лице Бабченко наша «либеральная» публика продемонстрировала, как она умеет не просто не замечать неудобных моментов, а лихо двигаться проложенным курсом, отбрасывая всякие сомнения в собственной правоте. Именно вместе с Бабченко самая «прогрессивная» часть общества училась игнорировать сожжённых в Одессе 2 мая 2014 года людей, разрушенные деревни и города Донбасса, разорванных в клочья жителей Донбасса, нацистские марши в Киеве и многое другое.

Благодаря Аркадию позиция «за Украину» обретала цельность и набирала силу. Он не был откровенным фриком вроде каких-нибудь Саши Сотника или Славы Рабиновича, которые умели производить только низкосортную чепуху. Нет, Бабченко был связен в своих речениях, ход его мысли казался логичным, антивластный пафос пламенным и непогрешимым. В русскоязычной блогосфере его посты в «Фейсбуке» и «ВКонтакте» неизменно удерживали топовые позиции, под каждым текстом красовалось несколько тысяч лайков.

В чём ещё Бабченко был хорош, так это в умении открывать новые двери на ту сторону, где различение добра и зла перестаёт существовать. Ему не было равных в способности подать, к примеру, такое малопочтенное и позорное дело, как ликование по поводу гибели российских граждан в относительно пристойной оболочке.

В то время как тысячи и тысячи украинских небратьев устраивали бешеные пляски в соцсетях, выражая людоедский восторг в связи с крушением российского Ту-154, направлявшегося в Сирию, Аркадий лишь брезгливо пожимал плечами: дескать, он не может скорбеть о людях, которые летели плясать и петь для российских оккупантов, а тем более лечить их. Когда Бабченко проговаривал нечто подобное, прогрессивной общественности становилось ясно, что теперь можно вообще всё — ходить по трупам, плевать на них, презрительно изгибая брови и красиво затягиваясь сигаретой.

Но самым ценным свойством Аркадия было его местоположение. Совершая вояжи на Украину, обличая «кровавый режим», отказываясь признавать людьми тех, кто летел поддержать русских воинов в далёкой Сирии, он при всём при этом продолжал жить в Москве, бросая вызов тирании прямо из самого её дьявольского логова. Для тех, кто серьёзно верил в то, что он действительно подвергает себя опасности, Бабченко являлся примером мужества и стойкости, человека, готового платить за верность своим принципам свободой и благополучием.

Но вот он уехал за границу, где рассказал журналистам о том, что его вот-вот должны были утащить в мрачное узилище сатрапы бессердечной тирании. И ему таки удалось спастись. В этом самом месте и происходит обрушение конструкции, фигура бескомпромиссного борца за правду перестаёт казаться монументальной.

Ведь если человек вёл свою персональную войну с режимом, то он должен был готов и пострадать за то, во что верил. А тут при якобы первых признаках угрозы пустился в бега, лишь бы не пришлось отведать горького вкуса тюремного хлеба. Нежелание и неумение всходить на эшафот вполне извинительно, однако герои всё же рождаются на плахе. Да, собственно, и эшафота никакого не было бы, он понадобился для объяснения мотивов бегства. И это ещё интереснее, поскольку нынешняя оппозиционная мысль уверена, что дать дёру от диктатуры — это очень ловкий и без сомнения остроумный трюк.

Увы, исход лучших сынов России на Запад вымывает из образа прогрессивной оппозиции последние элементы героики, лишая её всякого мужского рельефа. Этот образ и так был кое-как состряпан из всякого хлама, а сейчас окончательно расползается по швам, являя миру сытое мурло весёлого и расчётливого афериста.

Андрей Бабицкий